Одно из главных событий Берлинале — показ авторской версии первых глав «Нимфоманки» Ларса фон Триера, которая 13 февраля выходит и на российские экраны
10.02.2014
Абсурдная, в духе великого и ужасного Триера, произошла история с его скандальным кинороманом. Картину длиной более чем 5 часов (в черновой версии было 7) расчленили на две части. Затем каждую часть продюсеры сократили-подчистили (как сказано в титрах без участия автора, но с его согласия). Мало того, обрезанные «половины» в разное время выходят на экраны. Это как ценителям живописи на зимнем вернисаже показали бы верхнюю часть полотна, а нижнюю — приберегли бы для весны.
Странно анализировать половину фильма, но именно половина «Нимфоманки» ко дню Святого Валентина появится в прокате, и возможно после премьеры заключительной части и суждения о фильме могут измениться.
После гармоничного и, как показалось режиссеру, слишком благонравного апокалипсиса «Меланхолии», он решился на глобальную провокацию, вознамерясь сшить на живую нитку арт с порно, фраппировать современное общество, ханжеское, по его мнению, приторно чопорное, у которого, как метко подметила наша соотечественница, секса нет.
Киножурналисты разделились на «неофитов», которых ожидало знакомство с радикальным опусом и видевших его укороченную версию. Для вторых сеанс превратился в игру «найди 10 различий».
Сюжет. На асфальте под капающим дождем со снегом вышедший за рогаликом с молоком господин Селигман (Скарсгорд) обнаруживает жертву насилия, избитую незнакомку, приводит ее домой, поит чаем с молоком. Слушает историю Джо (Шарлотта Генсбур), страдающей нимфоманией, и своими душевными комментариями всячески ее подбадривает.
Этот диалог — сквозной шампур, на который нанизаны откровенные флешбэки «зримые воспоминания Джо». Благодаря этой задушевной беседе «Нимфоманка» превращается в саркастический интеллектуальный диспут (на грани стеба) с отсылками к литературе, религии, математике, истории музыки. Так в секс-одиссее возникают образы Вавилонской блудницы, обращения к Эдгару По, музыковедческие размышления об отличиях полифонии Баха от хорового многоголосия Палестрины, параллели с рыбной ловлей, где мармышку именуют нимфой. К примеру, Джо вспоминает о своем пари с подружкой: кто из них в наряде «трахни меня» соблазнит больше мужчин в пригородном поезде. Селигман немедленно указывает на рыболовный крючок на стене, рассказывая, как лучше ловить рыбу в стремительном потоке с помощью приманки и наживки.
Ловись рыбка большая и маленькая! — твердит себе «плохая девочка», с младых ногтей познавшая как ради собственного удовольствия использовать других.
Похоже, оба протагониста — альтер-эго автора, как две половинки одного целого: распутница Джо и девственник Селигман. Еще больше этот дуэт напоминает набоковского Чарльза Кинбота с его вроде бы реальными похождениями в вымышленной реальности.
Триер не просто иронизирует, но над фарисейской частью публики насмехается, например, в сцене моления-клятвы вульве, которую произносят участницы сообщества, отстаивающего «право на похоть и секс без любви».
Драма то и дело оборачивается фарсом. Как в сардоническом эпизоде с обманутой женой (Ума Турман), пришедшей с тремя детьми к Джо укорять ветреного мужа, демонстрировать несчастным деткам ложе папиного греха. В то же время сцена смерти отца Джо решена бескомпромиссно, в трагическом ключе. Хотя и этот поэтико-натуралистический эпизод с помощью монтажа изобретательно вплетен в общую канву феноменологии тела — живого и мертвого, самоопределении женской сексуальности как способа существования.
С мрачной серьезностью рассказывает свою эпопею потрепанная Джо, подобно Данте, совершающая нисхождение по кратеру к нулевой точке отсчета, где «сойдутся все тяжести». При всей откровенности, даже в своей полной тяжелой версии «Нимфоманка» не хардкор, призванный возбуждать и поднимать у зрительских масс сексуальную активность. Шокирующие сексуальные откровения отстранены дистанцией авторского взгляда, в литературе подобный прием именуется «идеологическим отчуждением». В момент инициации 15-тилетней героини, ее первого физического контакта с хозяином мопеда Жеромом, Триер цифрами пишет на экране сколько раз и как именно овладел Жером девственницей. А сама Лолита в знак благодарности поможет Жерому завести дурацкий мопед. Добрый Селигман видя в этой комбинации цифр числа Фибоначчи, нежданно-негаданно просвещает сексуальную маньячку рассказами о законах цифровой системы средневековой математики. Ощущение абсурда крепчает, когда Джо, меняющая до 10 любовников за день, исповедуется Селигману в своих грехах. И экран превращается в хоровод пронумерованных пенисов, видимую инвентаризацию завоеваний Джо, ее «библиотеку», которую она готова бесконечно «перечитывать».
Секс для нее не просто морфий, но кислородная подушка, физическое существования вне добра и зла. Впрочем, даже круглосуточный секс не спасает от тотального одиночества. В каком-то смысле признание Казановы Джо — не только психологическая, но и производственная драма, где мужчинам уготована пассивная роль — быть источником наслаждения. Правда, наступит момент истины, когда и блудница Джо осознает, что самым важным ингридиентом секса является любовь.
Триер мастер манипуляций, умеет резонировать с психологическим состоянием зрителя, интригуя и травмируя, трогая, провоцируя и раздражая, вызывая смех и принуждая к размышлениям.
Ценители этого долгоиграющего душа шарко будут искать параллели очередного «культа наслаждений» от Триера с творениями Мирбо, де Сада, сюжетами из хентая и десятками знаменитых картин, начиная с рентгеновского фильма доктора Макинтайра (его слоган близок Триеру: «Интимным тайнам настает конец. Скоро всякий заглянет в аппарат и увидит все, что раньше скрывали наши платья, наша кожа и наши уста») до «Жизни Адель».
В своем раннем шедевре «Рассекая волны» Триер практически уравнивал грех со святостью, когда по распутнице Бесс звонили небесные колокола. В «Нимфоманке» личный декамерон Джо — попытка самоидентификации, при помощи телесных эмпирических экспериментов желание нащупать собственное эго. Испытать боль, сочувствие, наслаждение. За средствами продемонстрировать всю шокирующую сторону этих испытаний режиссер не постоит.
Авторская же версия отличается не только некоторым усилением порнографических картинок (пенисов и влагалищ), но прежде всего другим дыханием. И, на мой вкус, при всей эпатажности, эта версия более убедительна и трогательна (прежде всего за счет разрастания трагической сцены смерти любимого отца Джо).
Отчаянный Ларс не просто вознамерился, но решительно вышел за край дозволенного (известно, что с помощью компьютера в сценах соития исполнителей «совмещали» с порноактерами). Но когда граница была решительно преодолена, выяснилось, что за ней стена, настоящего открытия не произошло. И двигаться по этому пути дальше некуда. Поэтому перефразируя Камю, писавшего о маркизе де Саде и его обширных чувственных романах, можно сказать, что
и Триер задыхается в собственных тупиках.
При всех достоинствах, неустрашимой внутренней энергии и чувственности картины, ее юморе и сентиментальности, во время просмотра возникает ощущение, что «Нимфоманка» работа кризисная, обозначающая некий перелом в радикальных экспериментах Триера (стоит ли забывать, что кризисом называется состояние душевного расстройства, вызванное длительной неудовлетворенностью человека собой и своими взаимоотношениями с окружающим миром).
Понятно, что «Нимфоманка» — для международной критики главное происшествие «Берлинале». Кстати, Триер, неожиданно приехавший на фестиваль, с журналистами по-прежнему отказывается беседовать (после скандального признания в Каннах о сочувствии нацистам). На фото-сессии он появился уже без заклееного рта, зато в виде личного протеста демонстрируя фотографам майку с эмблемой Каннского фестиваля. А на пресс-конференцию отправил отдуваться своих артистов.
P.S. У зрителей совсем иные предпочтения. В субботний вечер фестивальная площадь Марлен Дитрих была буквально оккупирована неохватной толпой. Люди сидели на ограждениях, висли на столбах, лишь бы лицезреть подлинных кумиров. А если повезет, взять автограф у Деймона, Мюррея, Гудмана, Дюжардена, Бэлабана, и конечно же Клуни. Его «Охотники за сокровищами» — чемпион по числу звезд. Фильм же, повествующий о рыцарях, возвращающих произведения искусства, прикарманенные во время оккупации Третий рейхом, уже назван коллекцией упущенных возможностей. Возможно, эти тинейджеровские приключения-лайт с четким привкусом «друзей Оушена», но без вкуса и мастерства и есть главное разочарование фестиваля. Но, впрочем, публике на Марлен Дитрих до этого нет дела...
http://www.novayagaz...arts/62179.html